|
ПСИХОАНАЛИЗ И ПСИХОТЕРАПИЯ ЗАВИСИМОСТИ Шептихина Г.В. К вопросу о созависимости в психоаналитическом процессе Аннотация. В статье рассматриваются некоторые соотношения понятий зависимость и созависимость. Обозначаются механизмы формирования созависимости, акцентируется внимание на роли примитивных защитных механизмов в отношениях с внутренними объектами. Предлагается схема исследования отдельных аспектов созависимости в психоаналитическом процессе. В гипотезе отмечается, что модель психического у созависимого индивида наполнена и репрезентациями угрожающих внутренних объектов, и неспособностью интегрировать основную сумму качеств либидинозного объекта. Ключевые слова: зависимость, созависимость, зависимое поведение, отношения созависимости, привязанность, объектные отношения, проекция, проективная идентификация, интроективная идентификация, либидинозный объект, внутренние объекты, эмоциональные связи, модель психического. Sheptikhina G.V. The problem of codependence in the psychoanalytic process Abstract. In this article we consider the connection of the terms ‘dependence’ and ‘codependence’. We mark the mechanisms of forming of codependence, focus on the roles of the primitive defense mechanisms, which are related with internal objects. We offer the research scheme of separate aspects of codependence in the psychoanalytic process. In the hypothesis we notice that the psychic model of the codependent individual is filled with representations of threatening internal objects and inability to incorporate the main amount of features of the libidinous object. Keywords: dependence, codependence, affection, object relations, codependence relations, projective identification, projection, libidinous object, internal objects, emotional connections, psychic model. Зависимость и созависимость Приступая к обсуждению некоторых вопросов сравнительного анализа зависимости и созависимости, обратимся к терминологии. Зависимость может быть физиологической или психологической, если она связана с процессами аффективной природы [Словарь практического психолога, Головин С.Ю., 1999]. Зависимое расстройство личности устанавливается согласно следующим диагностическим критериям. «F60.7. Зависимое расстройство личности А. Должны выявляться общие критерии расстройства личности (F60). Б.Должны присутствовать минимум четыре признака из числа следующих: 1) активное или пассивное перекладывание на других ответственности в важнейших решениях своей жизни; 2)подчинение своих собственных потребностей другим людям, от которых индивидуум зависит, и излишняя податливость их желаниям; 3)нежелание предъявлять даже разумные требования людям, от которых индивидуум находится в зависимости; 4)чувство неудобства или беспомощности в одиночестве из-за страха оказаться неспособным позаботиться о себе; 5) страх оказаться покинутым и предоставленным самому себе; 6)ограниченная способность принимать повседневные решения без усиленных советов и подбадривания со стороны окружающих» [Исследовательские диагностические критерии-10, ISBN:5-8308-0081-0; МКБ-10/ICD-10] «Addictus – термин, означающий “тот, кто связан долгами”» (Stowasser, 1940). «Метафорически аддиктивным поведением называется глубокая зависимость от некоей власти, от непреодолимой вынуждающей силы, которая обычно воспринимается и переживается как идущая извне» [Вермсер, 2000]. И, соответственно, зависимое поведение воспринимается окружающими как добровольное подчинение (compulsion). Но это взгляд непрофессионала. Психоаналитик же ищет ответ на вопрос: «Что это за власть, которая длительно воздействует изнутри и постоянно вовлекает человека в отношения деструктивной привязанности к некоему объекту (системе) в его внешнем окружении? И, одновременно, желает понять, что принуждает клиента к использованию таких механизмов защиты, как избегание и отрицание. Из уст человека, обратившегося за психоаналитической помощью, это звучит примерно так: «У меня в жизни все идет хорошо, нет никаких внутриличностных проблем. Вот только они…» – идет перечисление разнообразных событий и обстоятельств внешней реальности, и именно эти явления, по мнению зависимого, и приводят к зависимости, к болезненной привязанности к чему-либо во внешнем мире. Во второй половине XX века появилось множество научных публикаций, исследующих соотношение позиций теории привязанности (Robertson, Heinicke, Westheimer, Ainsworth, Bell, Station, Blurton Jones, Bowlby, Parkes, Bishof), теории зависимости (Maccoby, Masters, Gewirtz, Luborsky, Khantzian, Wurmser) и теории объектных отношений (Balint, Fairbairn, Greenberg, Mitchell, Guntrip, Hamilton, Klein, Ogden, Scharff, Searles, Segal,Tustin, Sutherland, Stewart, Winnicott). Привязанность понимается, как форма поведения, которое и приводит к тому, что человек вступает во взаимоотношения с тем индивидом, которого он наделяет сверхценными качествами (более смелый, сильный, настойчивый, мудрый, успешный и т.п.). Особые проявления поведения привязанности, демонстрируемые индивидуумом, частично зависят от его текущего возраста, пола и обстоятельств, частично – от тех переживаний, которые у него были связаны с фигурами привязанности ранее в его жизни. [Боулби, 2004]. В теории привязанности акцент делается на создании и разрушении эмоциональных связей в диаде «мать – дитя» и в детско-родительских отношениях. Особое внимание Д. Боулби уделяет вовлеченности эмоций, длительности привязанности, специфичности и развитию привязанности в онтогенезе. В концепции зависимости Д. Боулби подчеркивает следующее: зависимость не связана с сохранением близости, не направлена на особого индивида, не подразумевает прочной эмоциональной связи и не связана с сильным чувством. Кроме того, в концепции зависимости есть ценностный смысл, противоположный тому, который передает концепция привязанности [Боулби, 2004]. Отметим некоторые особенности аддиктивной динамики: - склонность к аффективной регрессии (Krystal); - разорванность чувства Я и общая неустойчивость, ненадежность; - от ощущения беспомощности и неспособности сохранять контроль над эмоциями аддикт прикрывается нарциссическими способами реагирования, а именно – грандиозностью, самовозвеличиванием, презрением к окружению, идеализацией и подчинением; -периоды интегрированности личности и честности по отношению к себе и другим резко сменяются безжалостностью, цинизмом и склонностью к криминалу. При всех видах тяжелой психопатологии, особенно при защите от травмирующей реальности и идущей изнутри агрессии, основной защитой является превращение пассивного в активное; при менее тяжелых формах невроза такую роль играет вытеснение, которое используется в основном при защите от давления либидо [Вёрмсер, 2000]. И, соответственно, «все внутреннее поле битвы становится внешним» (А. Фрейд). Таким образом, аддикт в качестве защиты прибегает к зависимым действиям с единственной целью – отрицания внутреннего конфликта. В рамках теории объектных отношений существует несколько концепций, но все они сходятся в том, что множество внутренних объектов и других компонентов личности эквивалентны внешним объектам и в любых взаимоотношениях оказывают влияние на систему взаимодействий индивида с окружающими. Каким образом складываются внутренние объектные отношения? Р. Фэйрберн описывает следующие категории внутренних объектных отношений: 1) отношения с идеальным объектом (осознаваемая часть самости); 2) отношения с возбуждающим объектом (в бессознательном); 3) отношения с отвергающим объектом (в бессознательном) [Шарфф, Шарфф, 2009]. Р.А. Шпиц, исследуя патологию объектных отношений, подчеркивает, что мать является доминирующим, активным партнером. Личностные нарушения матери отразятся в отклонениях ребенка. В младенчестве вредные психологические влияния являются следствием неудовлетворительных отношений между матерью и ребенком [Шпиц, Коблинер, 2009]. Недостаточность объектных отношений на первом году жизни приводит к глубоким эмоциональным отклонениям в развитии. Мы обозначили несколько теоретических постулатов, подчеркивающих взаимосвязи «внутреннего и внешнего» типов зависимости. Перейдем к рассмотрению созависимости. Это понятие порождает множество вопросов, частности: а есть ли вообще независимые люди? По зрелом размышлении, на этот вопрос ответим – нет; мы все в той или иной мере зависимы от своих родных и близких, друзей; от руководителя и коллег по работе и разнообразных обстоятельств, периодически возникающих в нашей жизни; от различных обязательств и взаимоотношений, развивающихся при взаимодействии с довольно обширным кругом людей. И все-таки кого следует считать созависимым? Зарубежная и отечественная современная психология сходится в одном – термин «созависимость» употребляется в области исследования взаимоотношений и взаимодействий членов семьи, друзей и партнеров алкоголиков и наркоманов, самих химически зависимых, которые, скорее всего, воспитывались и развивались в дисфункциональной семье, в среде с нарушенными эмоциональными связями в детско-родительских взаимоотношениях. И как проявляется созависимость характерологически и поведенчески? Каков внутренний мир созависимого человека? Как складывались отношения в период младенчества с отвергающим внутренним объектом, и не только с отвергающим (в бессознательном)? Вопросов больше, чем ответов, да и не на все вопросы можно ответить, и сами ответы парадоксальны и неоднозначны… В силу разных причинно-следственных связей созависимые люди неосознанно позволяют отношениям и взаимодействиям с другим человеком оказывать эмоциональное влияние на модель психического. Premack & Woodruff (1978) утверждают, что модель психического (theory of mind) есть система репрезентаций психических феноменов, интенсивно развивающаяся в детском возрасте. Авторы концепции модели психического считают, что это некий врожденный когнитивный механизм, генерирующий репрезентации внутренних представлений [Happe F., 1994]. Мы предполагаем, что созависимые имеют одни и те же внутрипсихические симптомы, но в разном сочетании. Перечислим лишь некоторые из них: неосознаваемый контроль и давление на окружающих, а не только на химически зависимых, низкая самооценка, зачастую маскируемая высоким самомнением, чрезмерная вовлеченность в компульсивную деятельность, чувства вины и стыда, обиды и страха, ненависть по отношению к себе, постоянно подавляемый гнев, неконтролируемые всплески агрессии, навязчивое желание оказывать помощь другим без учета их потребностей, игнорирование собственных желаний и потребностей, сложности в общении с другими людьми, замкнутость, пониженный эмоциональный фон настроения в целом, депрессивное поведение, апатия, психосоматические расстройства, связанные со стрессом. Созависимые не считают себя достойными людьми, очень часто критикуют себя в самых уничижительных выражениях и бурно негодуют, если их критикуют другие. Они не умеют принимать комплименты и похвалу, излишне переживают, если позволят себе развлечения. И в деятельности созависимых преобладают мотивы долженствования, гиперответственности – «если не я, то кто же?» Созависимость, скорее всего, есть зеркало зависимости. И те, и другие индивиды не считают себя людьми достойными любви и уважения, в разной степени отказываются от себя и от проявления собственной индивидуальности, осознавая себя в этом мире через отрицание лучших человеческих качеств в структуре личности. Созависимые отчаянно ищут любовь, а при ее приближении отказываются от равноправных и уважительных взаимоотношений. Проблемы дефиниции созависимости обсуждались неоднократно и в зарубежных публикациях, и в исследованиях отечественных ученых [Москаленко, 1994]. Мы же акцентируем внимание на том, что созависимость – «эмоциональное, психологическое и поведенческое состояние, развившееся в результате подверженности длительному стрессу и использования набора подавляющих правил – правил, которые не позволяют открыто выражать свои чувства, а также прямо обсуждать личные и межличностные проблемы» (Subby R) [Shaef A.W.Co-depence: misunderstood-mistreated. – Harper&Row, Publishers. – San Francisco. – 1986. – 105p.]. Отношения созависимости Как возникают отношения созависимости? Как идет формирование системы отношений с внутренними объектами? Исследуя специфику установления либидинозного объекта и его последующее влияние на природу объектных отношений, Р. Шпиц неоднократно подчеркивает, что объектные отношения осуществляются в виде постоянных взаимодействий между неравными партнерами – матерью и ребенком, каждый из них вызывает у другого реакцию; что эти межличностные отношения образуют поле постоянно перемещающихся сил [Шпиц, Коблинер, 2009]. Р. Шпиц, используя структурный подход, говорит о том, что Я, Оно и Сверх-Я матери получают от ребенка удовлетворение, которое, в свою очередь, зависит от ряда условий: а) от природы элементов, составляющих ее личность; б) от изменений, которые эти конституирующие элементы претерпели к моменту появления ребенка на свет; в) и от того, каким образом ребенок в соответствии с наследственными факторами сумеет синтезировать элементы личности матери и вместе с тем будет отвечать требованиям внешней реальности [там же]. У. Годфри Коблинер в статье «Три концепции объекта в современной психологии» отмечает значимость либидинозного объекта в последующем развитии индивида и его ориентации в основных категориях реальности – пространстве, времени, объекте и причинности. Либидинозный объект возникает из тех перцепций младенца, которые обусловлены его постоянным взаимодействием с матерью или заменяющим ее лицом. Либидинозный объект тем самым изначально наделен динамикой. Матрица либидинозного объекта задается запомнившимися фрагментами взаимодействий с матерью в первый период жизни. Либидинозный объект обязан своей значимостью аффектам, он тесно связан с индивидуальными образами аффективных переживаний, возникающими при общении с матерью, обслуживающей физические, эмоциональные и прочие потребности младенца. Либидинозный объект не сохраняет идентичности с самим собой в отличие от постоянного объекта. В соответствии с изменением эмоциональных потребностей индивида, с нарастанием и чередованием образов аффективных переживаний, либидинозный объект меняется в течение всей его жизни [Коблинер Г., 2009]. Разрушение эмоциональных связей в диаде «младенец-мать» скорее всего и приводит к развитию предрасположенности к формированию созависимых отношений (и не только с аддиктами). М. Малер [Mahler, Pine and Bergman, 1975], исследуя тему симбиоза, подчеркивает важность процесса сепарации-индивидуации ребенка для полноценного личностного развития. Д.В. Винникотт отмечает значимость переходных феноменов для нормального психического развития индивида. Переходные объекты помогают поддерживать эмоциональную связь с любящим и заботящимся объектом, дающим чувства безопасности и благополучия. В том случае, если ребенок не успевает справиться с некоторой долей фрустрации, возникающей в диадных отношениях «мать-младенец», он находит нечто в своем окружении, что заменяет ему мать, то, что может утешить его, захваченного потоком безымянных аффектов. (Примером может служить сюжет фильма «Джон», J.Robertson, 1952). Ребенок отступает на более раннюю позицию развития, а именно в аутистически-соприкасающуюся позицию. Репрезентации, включенные в Эго-структуру личности в аутистически-соприкасающейся позиции, обеспечивают человеку постоянство субъективного переживания времени и пространства. Именно непрерывное бессознательное воспроизведение и столь же бессознательное телесное отреагирование одновременно всех репрезентаций, находящихся в аутистически-соприкасающейся позиции, обеспечивает субъекту не разделяемое на отдельные компоненты бессознательное переживание: «Я существую, и мое существование длится» [Шлыков, 2002]. Описывая дальнейшее нахождение ребенка в параноидно-шизоидной и депрессивной позициях (М. Кляйн), мы можем понять модель психического созависимого индивида, причинно-следственные связи при развитии созависимых отношений. Параноидно-шизоидная позиция есть закрытая система, в которой индивид вступает во взаимоотношения с «part»-объектами, исполняющими аутистически обозначенные роли. И человек, недополучивший любовь в младенчестве (мы предполагаем наличие разрыва эмоциональной связи «мать-младенец»), скорее всего, терпит неудачу в этом бессознательном разыгрывании ролей. И далее, он отказывается наделять их качествами либидинозного объекта, они воспринимаются им как ненавидимые, преследующие фигуры – по параноидному типу. Взаимодействие с внутренними объектами в рамках депрессивной позиции сопровождается болезненным разочарованием, боль приводит к возникновению амбивалентных чувств – страха и ненависти к самому дорогому и любимому человеку (матери). Последующее развитие переживается через искажающую призму параноидно-шизоидной позиции. Такие дети преимущественно полагаются на установившиеся в их системе аутистические объекты, а не на людей или переходные объекты, которые могут их напомнить. Очевидно, что аутистические объекты лучше поддаются контролю, они не так часто, как люди, вызывают ужасающие разочарования и причиняют боль [Херст, 2000]. Д.Херст предполагает, что аутистический объект является предтечей аддиктивного объекта. Что же происходит с созависимым индивидом? Так как Я фактически не сформировано (или присутствует кое-где в виде фрагментов), Оно напрямую контактирует со Сверх-Я, которое не принимает и жестко осуждает потребности Оно, диктуемые принципом удовольствия и никак не соотносимые с реальностью. В итоге фрагментарное Я (не имеющее собственного содержания) не просто мечется, а «зажато» между властными побуждениями (стремлением к удовольствию) Оно и не менее жестокими требованиями сверхморалитета – Сверх-Я (и ему, этому Я, не до общения с внешним миром). Это Я опустошено и ожесточено, весь его запрос к внешнему миру по большей части обусловлен потребностью любви [Решетников, 2003]. И в этом случае индивид бежит по «заколдованному кругу» – «убежать от отвергающего объекта нельзя найти либидинозный объект в его динамике» (по типу «казнить нельзя помиловать»). И, конечно же, немаловажную роль в формировании созависимых отношений играют защитные механизмы проективной идентификации, проекции, интроективной идентификации. Предполагая особое формирование защитных механизмов у индивидов, склонных развивать созависимые отношения, уточним наше понимание защиты: «речь идет о защите от внутреннего возбуждения (влечения) и, особенно, от представлений (воспоминаний, фантазий), причастных этому влечению, а также о защите от ситуаций, способных породить подобное возбуждение, в той мере, в какой оно нарушает душевное равновесие и, следовательно, неприятно для Я. Неприятные аффекты, выступающие, как поводы или сигналы к защите, также могут стать ее объектами» [Лапланш, Понталис, 2010]. Бегство по заколдованному кругу (у созависимых) запускает примитивный защитный механизм проективной идентификации. Что происходит в модели психического при скачке тревоги и при невозможности с нею справиться? «Субъект проецирует невыносимое интрапсихическое переживание на объект, сохраняет эмпатию (в смысле эмоционального сознавания) с тем, что проецируется, пытается контролировать объект в постоянных попытках защититься от невыносимого переживания и бессознательно в реальном взаимодействии с объектом заставляет объект переживать то, что на него проецируется» [Кернберг, 2001]. Кейс №1. Фрагмент диагностического интервью. Мать (29 лет) пятилетней девочки говорит о своей дочери: «она заставляет меня превращаться в мою мать, которая была ко мне очень строга. И как только у меня в детстве что-то получалось, мать тут же отбирала это». Далее молодая женщина перечислила ситуации лишения (период детства от 5 до 10 – 11лет): достигнут успех в балете – мать перестает приводить ее на занятия; успех в плавании – нельзя, будет болеть; стала петь в школьном хоре – появилась обязанность навещать бабушку… Затем мать (29лет) продолжала рассказывать о своих ужасных переживаниях по причине невозможности прекратить подражание собственной матери в реальных взаимоотношениях с дочерью (5 лет). О собственной матери отзывается с теплотой, подчеркивает умение матери позаботиться и о ней (29лет), и о внучке (пятилетней девочке). Мысли психоаналитика. Парадоксальная ситуация, но лишь в первом приближении. Таким образом «мать внутри матери» (Р. Балзам) бессознательно запускает у пятилетней девочки механизм проективной идентификации (подчеркнем: при невозможности справиться с резким скачком тревоги у индивида не срабатывают высшие защиты и затем происходит регресс на более раннюю стадию, и в дело вступают примитивные защитные механизмы). Что чувствует и переживает при этом идентифицированный пациент (что содержится в ее модели психического) – пятилетняя девочка? (см. след. кейс). Подробно такие переживания описаны в исследовании В.Н. Шлыкова: «так как объект обнаруживается как похожий на субъект, подобный ему, но находящийся снаружи в объективированной реальности, то трансформация переживания помещает его внутрь объекта, а не в пространство, которое равно не субъект и не объект. С другой стороны, обнаруженное качество все равно продолжает находиться и внутри субъекта, так как процесс развития проективной идентификации идет и после замыкания границ происходящего, в рамках инфантильного развития объективирующего влечения» [Шлыков, 2004]. В теоретических конструктах различие между тревогой и страхом достаточно четко определено, но, как только возникает потребность исследовать реальные состояния, возникают и сложности при различении – является ли реакция страхом или тревогой; еще сложнее определить момент перехода тревоги в страх, и наоборот. З. Фрейд отмечает, что тревога относится к аффекту (Введение в психоанализ, Лекция 25) и далее, в работе «Торможение, симптом и тревога» (1926) поясняет: тревога предполагает существование объекта. Отличием тревоги от страха будет не наличие/отсутствие объекта, а то, является этот объект внешним или внутренним. «Внешнее и внутреннее» – понятия относительные: внешнее опознается организмом, внутреннее стремится к объективации. Для того чтобы конкретизировать, состояния страха или тревоги проявляются в данный момент у индивида, необходимо всего лишь отметить, является ли реакция (страха/тревоги) адекватным ответом на стимул /воздействие или же между стимулом и реакцией возникает некий диссонанс. Чем больше диссонанс, тем очевиднее: источник аффекта находится в индивидуальной модели психического. «То, что угрожает, может быть реальной внешней опасностью, или чем-то, что предостерегает об опасности, но, в основном, это нечто угрожающее возродить младенческий ужас» [Рейнгольд, 2004]. Совершенно естественной будет и защита от ужасающих стимулов. З. Фрейд неоднократно подчеркивал нормальность проективного механизма. Проекция, в собственно психоаналитическом смысле, – операция, посредством которой субъект исторгает из себя и локализует в другом лице или вещи те качества, чувства, желания – те «объекты», которые он отказывается признать или отвергает в самом себе [Лапланш, Понталис, 2010]. Таким образом, созависимый индивид, достаточно часто при защите от угрожающего внутреннего объекта регрессируя, прибегает к некой сцепке примитивных защит: «проективная идентификация-проекция». Мы предполагаем, что и механизм интроективной идентификации оказывает свое влияние на поддержание созависимости по отношению к внутренним объектам. И тогда «внутреннее» вряд ли будет стремиться к объективации, и распознаётся организмом как некое внешнее воздействие, и возникает физиологический ответ (разнообразные психосоматические проявления). Изучая потенциал когнитивных влечений личности (возраст от 3-4 мес. до 6-7мес.), В.Н. Шлыков акцентирует внимание на том, что «внутреннее» появляется позже переживания «снаружи» и дополняет его. Первичное диффузное распознавание начинает дополняться исследованием вытесняемых, выталкиваемых, выделяемых тем или иным способом изнутри наружу содержаний. Они оказываются часто совершенно иными, нежели поглощенные вовнутрь. Следовательно, обнаруженные внутри объектов качества, первично распознанные при «выходе изнутри» субъекта и не поступавшие в него извне, попали в объекты из субъекта. При таком способе формирования представлений становится очевидным принципиально иное содержание защиты по сравнению с проективной идентификацией. Отличия заключаются в отсутствии возможности контроля идентифицированных качеств при сохранении бессознательного тождества выделенного субъектом и проявленного в объекте. Защитный характер очевиден, его цель та же, что и у проективной идентификации. На уровне интегрированной психики идентификация переживается с дополнением прямо противоположных компонентов. Это – чуждость качеств для субъекта, их вредоносность, а также их уникальность и невоспроизводимость. В сумме получается: «я отвечаю за появление и существование этого отвратительного, чуждого мне и наиболее кошмарного из возможных явления». В случае недостаточности такой защиты возникает ощущение переполнения себя всеми перечисленными качествами. В случае избыточности защиты, особенно в сочетании с избыточностью высших защит, появляется ощущение опустошенности, выхолощенности в сочетании с переполненностью окружения отвратительными качествами [Шлыков, 2004]. Таким образом, наша гипотеза состоит в том, что модель психического у созависимого индивида наполнена в большей мере репрезентациями угрожающих внутренних объектов и одновременно неспособностью интегрировать основную сумму качеств либидинозного объекта. Кроме того, и высшие, и примитивные защиты находятся в «жесткой сцепке», что и приводит к «заколдованному кругу» взаимодействий и взаимоотношений как «внутри так и вовне». Подчеркнем, что нет полностью независимых людей, мы созависимы в разной степени. И продолжим наше исследование, обратившись к отношениям созависимости в психоаналитическом процессе. Отношения созависимости в психоаналитическом процессе Современная психоаналитическая теория придает огромное значение умениям психоаналитика создать соответствующую среду, в которой клиент может чувствовать себя безопасно и защищенно. И не менее важны способности аналитика поддерживать искренний интерес к анализанту и развивать в процессе анализа те отношения, которые приведут к успешному (с точки зрения и клиента, и аналитика) окончанию анализа. Наиболее полно отношения в диаде «психоаналитик-клиент» исследованы в монографии Sandler J., Dare K., Holder A. «Пациент и психоаналитик: Основы психоаналитического процесса». Мы предполагаем, что аналитик намеренно воссоздает отношения созависимости на начальных этапах анализа, идентифицируясь с клиентом и выполняет роль достаточно хорошей матери (Д.В. Винникотт). Через механизм идентификации проявляется способность видеть и ощущать мир (как внешний, так и мир внутренних объектов) почти так же, как чувствует и переживает клиент и осознание того, что необходимо клиенту в эти моменты взаимодействия. С точки зрения Д.В. Винникотта, аналитик не только раскрывает скрытый смысл идей, приходящих ему на ум, но и использует интерпретацию для выражения материнской заботы. Аналитическая ситуация нужна не только для убедительного толкования бессознательного, она еще является средой для личностного роста [Филипс, 2009]. Создание особой среды в рамках психоаналитического процесса требует от психоаналитика умения устанавливать отношения (уточним, созависимые отношения) с клиентом на довербальном уровне общения и взаимодействия. В чем состоит особенность среды (пространства) в рамках психоаналитического процесса? Клиент систематически, в одном и том же пространстве и в один тот же временной период обнаруживает себя в мире внутренних объектов, и при этом его «ужасы детства» выдерживаются психоаналитиком (достаточно хорошей матерью). Аналитик выполняет в один и тот же момент, как минимум, две функции «достаточно хорошей матери»: а) проявляет себя как «мать-среда», чья функция – внимать первичным потребностям своего ребенка, удовлетворять их; б) «мать, как объект влечения», чья функция – помочь ребенку обнаружить свои инстинктивные желания. И постепенно осуществляется переход от полной зависимости через относительную зависимость и достижение интеграции ощущений самого себя и своих объектов, персонализации и начала отношений с другими. Д.В. Винникотт называл это состояние «первичная материнская озабоченность» [Немировский, 2010]. Вербальные интерпретации в созависимых отношениях (условия дружелюбия, надежности и безопасности и конструктивных взаимодействий) традиционно направлены на расширение самосознания клиента. Систематические попытки аналитика идентифицироваться с миром объектов клиента позволяют распознать репертуар эмоциональных реакций и наиболее полно понять вербально-невербальную информацию, предоставляемую клиентом. В таком взаимодействии, кроме исследования переноса, защит, сопротивления, отношений «здесь и сейчас» и других, не менее важных категорий, основной акцент мы делаем на исследовании контрпереносных ощущений психоаналитика. Отношения созависимости с клиентом, даже если и контролируются психоаналитиком, являются разрушительными и для психоаналитика, и для процесса анализа (постоянная опасность заняться отыгрыванием предъявляемой вербально-невербальной информации). Исследование контрпереноса проводится по методике, предложенной В.Н. Шлыковым в работе «Неосознаваемые аспекты контрпереноса». Здесь приводится исследование контрпереноса и особенностей его динамики на каждом уровне взаимодействия в отношениях созависимости, а именно: – на уровне аутистически-соприкасающейся позиции (основная задача аналитика по отношению к контрпереносу – выдержать контакт с негативными аспектами контрпереносных ощущений; на этом уровне взаимодействия и клиент, и психоаналитик переживают друг друга как одно целое, отсутствует переживание четких границ между собой и «Другим»; репрезентации на этой позиции переживаются слитно); – на уровне параноидно-шизоидной позиции (главная опасность заключается в трансформации контрпереноса параноидно-шизоидного уровня, осознаваемого аналитиком как эмоционально окрашенное отношение либо к клиенту, либо к значимым другим из его окружения, в неосознаваемое психоаналитиком отреагирование на сессии и вне ее; возможно и появление сильных аффективных реакций у психоаналитика); – на уровне депрессивной позиции (интеграция качеств внешних объектов и слияние их «хороших» и «плохих» репрезентаций в целостный объект приводит к возможности символического проживания аффективных импульсов и, как следствие, возможности эффективной интерпретации. Понимание контрпереносного характера чувств возможно без ущерба для психоаналитического процесса [Шлыков, 2002]. Кейс №2. На приеме девочка (пять лет), в рамках этой публикации после размышления и анализа проделанной работы мне захотелось назвать ее Алиса. (В моих фантазиях, возникших после беседы с ее мамой, девочка показалась мне бесстрашной Алисой, добывающей для себя «достаточно хорошую мать» из хаоса «внутренних объектов»). Запрос матери к психоаналитику: педиатр и детский невропатолог рекомендовали занятия с психоаналитиком, так как дочь – лунатик. На мою просьбу уточнить это высказывание, мать (29 лет) Алисы ответила: «Как будто вы не понимаете, о чем я говорю. А еще она агрессивна к детям в детском саду, чуть что не по ней – дерется…». После паузы в беседе мать тихим голосом продолжила: «Не получается у нее подружиться с детьми». Мысли психоаналитика. Ощущение, что вместо этой молодой мамы со мной заговорил кто-то очень опытный и желающий научить ее правильному общению с дочкой – может быть, это «мать внутри матери» – внутренний объект? Ребенок обследовался врачами, диагноз: здорова. Девочка из полной семьи, есть брат (9 месяцев). Фрагмент занятия. Алиса выбирает игрушки и делит их на две группы: «наши» (здесь персонажи активные, динамичные и агрессивные, а именно – динозавры, воины в доспехах и с оружием, акулы, хищники и т.п.), тихо сама себе говорит: «защитимся от них, загоним в пещеры»; и «плюхти» (Алиса сама придумала это название и пояснила, что это плохие игроки: у них ничего не получается, надо наказывать, прогнать далеко). В группе «плюхти» фигурки домашних животных, птички, небольшие мягкие игрушки. Фигурки человечков девочка разбросала по кабинету. Не разрешила их убрать в коробку, посмотрела на меня и строго сказала: «Пусть валяются, они убиты». Алиса сделала пещеру таким образом: села на ковер, ноги широко раздвинула, накрыла колени крышкой от коробки, сказав: «Вот так пещерища!» В игре Алисы игрушки воины охраняли пещеру. Алиса брала в обе руки игрушки из той и другой группы, устраивала битву и закидывала «плюхти» в пещеру, хвалила персонажей из группы «наши». Защищалась Алиса от «плюхти». Пещера появлялась постоянно в течение шести месяцев анализа, на более поздних этапах выполняя роль помощника «плюхти». Мысли психоаналитика. При определении контрпереносных ощущений в их последующем анализе возникали некоторые сложности: а) после «спонтанного присоединения к отвергающей материнской фигуре» с трудом приходилось удерживаться от интерпретации в морализаторском стиле; б) иногда девочка не позволяла мне говорить, чаще всего это были интерпретации в стиле «заботливый материнский объект». На мой взгляд, удачными были интерпретации из ролей «мать-среда» и «мать как объект влечения». Таким образом, намеренное создание отношений созависимости позволяет ослабить влияние отвергающего внутреннего объекта, и только после этого ребенок позволит себе привлечь персонажей-помощников или трансформирует угрожающие part-объекты в либидинозные объекты. Взаимодействие и создание конструктивных отношений созависимости показано на Схеме №1 «Отношения созависимости в рамках психоаналитического процесса».
Представленный в статье опыт исследования проблем созависимых отношений в психоаналитическом процессе требует дальнейшего изучения. И все же одним из косвенных результатов проведенного аналитического исследования можно считать тот факт, что в течение полугода после окончания анализа у девочки не наблюдалось снохождения (лунатизма). Литература
|
